By
Объявленная Владимиром Путиным идея газового хаба в Турции для поставок газа в Европу, признаюсь, вызывает у меня оторопь. И дело не в огромном количестве технических и юридических вопросов без ответов, а в самой сути: предложено построить новый морской газопровод в направлении европейского рынка спустя месяц после того, как уже построенные с большим трудом трубы были взорваны на Балтике, и никто в Европе публично даже не выразил в связи с этим сожаление. Возникает ощущение, что у «Газпрома» есть моральный долг бесконечно строить трубопроводы в Европу вне зависимости от того, нужны они европейцам или нет.
Последние 15 лет «Газпром» на экспортном рынке решал ключевую задачу — найти способ обойти ненадежных транзитеров, прежде всего Украину, чтобы поставить газ проверенным европейским потребителям, с которыми его связывали полвека деловых отношений. Огромное количество усилий и денег было вложено в то, чтобы при любых обстоятельствах Европа получила положенный ей газ. Но в этом году парадигма изменилась необратимо, и отношения между «Газпромом» и его ключевыми клиентами полностью разрушены. Кто в этом виноват — отдельный вопрос, сейчас важнее понять, что делать дальше.
Европа на всех уровнях — и на политическом, и на уровне бизнеса — сигнализирует, что российский газ ей не нужен и больше ни молекулы они у «Газпрома» не купят. Стоившие «Газпрому» $15 млрд «Северные потоки» взрываются, а Германии, судя по ее публичной реакции, все равно. Но если Европе наплевать на собственную энергобезопасность, почему Россия должна о ней беспокоиться? Мне непонятно, ради каких потребителей «Газпром» собирается строить новые трубы, если наиболее влиятельная страна ЕС, Германия, почти год отказывалась получать газ по уже построенному «Северному потоку-2».
В июне Владимир Путин на Петербургском форуме заявил, что «как прежде уже не будет», но горькое понимание этой истины почему-то не коснулось газового бизнеса «Газпрома». Российские власти, видимо, рассчитывают, что у Европы не будет другого выхода, кроме как рано или поздно вернуться к российскому газу. Но идея строить на свой страх и риск новые газопроводы после фиаско с «Северным потоком-2» выглядит слабостью и может быть расценена как признание того, что как раз у «Газпрома» нет других вариантов, кроме экспорта в Европу.
Между тем они есть: нужно строить СПГ-заводы и перенаправлять газ на другие рынки, как это происходит с нефтью, углем. Хотя у России нет технологии крупнотоннажного сжижения, локализация нужного оборудования вполне возможна и давно была бы проведена, если бы в нее вложили хоть 10% средств, потраченных на «Северные потоки». А реальная диверсификация экспорта газа в гораздо большей степени поможет восстановить газовые отношения с ЕС, чем новая труба.
